http://www.stihi.ru/avtor/borr

Почему эта женщина смотрит твоими глазами...
Под зонтом  ресторана, за нежной тюльпанной каймой,
в серебристом судке на столе остывает лазанья,
и нетронутый кофе пускает последний дымок.

И упрямая складка и стрижка “косые височки”,
прямота этих плеч и округлые формы груди
освещают, как лунная лампа безоблачной ночью,
и ты чертишь свой круг и бормочешь - творец, огради...

Но мгновенье ушло... и лицо теперь кажется грубым,
певчий ангел решительным жестом сдвигает покров,
и вонзает в лазанью большие здоровые зубы,
и течет по губам помидорная алая кровь.

*  *  *

Тропик Рака

Тебя ждут и машинка, и чистенький лист
Нелинованной белой бумаги.
Через десять минут по нему корабли
Встретят первые архипелаги.
Через десять минут неизвестности карт
ты заполнишь своими нулями
и предательских волн бирюзовый накат
возле старых бортов загуляет.
Ветер сдёрнет чуть рваную пену волны
и расплющит ее о рангоут;
если б мы были в выборе больше вольны,
ты бы черный взял флаг, не торговый.
Ты сидел бы в засаде у сплющенных скал
возле самого тропика Рака
и прокуренный боцман свистал бы аврал,
а затем начиналась бы драка.
На пустых берегах кренговали борта,
очищали бы киль от ракушек,
натирали до блеска клюза и порта
и короткие трубочки пушек.
А еще, на веревочном грубом конце,
на корме, где кают позолота,
тихо с реи свисал красавЕц-офицер
королевско-испанского флота...
Так и было бы. Женщины, ром, абордаж.
Гильотина, картечь, лихорадка.
А теперь-то кино, банка пива, гараж,
Да машинка, да эта тетрадка...

*  *  *

Густо-синий, как старый столовый фарфор,
небосвод не был звонким - я часто стучал в него на спор,
он был тем гобеленом, что дарит небесный комфорт
острым солнечным бликам и бурям различных диаспор.

Он ютил вспышки гроз и грозу воздеваемых рук,
струи тёплых дождей по-отцовски качал на коленях,
если б я не додумался, что он бывает упруг,
просидел бы полжизни в тепле у горящих поленьев.

И  когда я взлетал к нему, грубо кромсая винтом,
он всегда отступал, становясь, словно воздух, прозрачен,
он давал убедиться, что я бесконечно ведом,
потому что он раньше навечно ведущим назначен.

Я потом падал сверху, расправив до полной длины
неподвижные крылья, в берёзовых хордах - нервюрах,
ощущая свой бунт, признаваяcь фатально больным,
не покорным шаману сорви-головою каюром.

Но я знал, но я чувствовал тонкими нервами струн,
и во мне говорила моя партитура лесная:
я могу уступить, словно малая щепка костру,
и был жив потому, что он в точности знал, что я знаю...

*  *  *

Капитан пакетбота не струсил
И влепил флибустьеру пять ядер,
И разнес ему вдребезги румпель
И людей покалечил и ранил;
И когда его сбросили с реи
В злой бурун от его пакетбота,
Прохрипел: К вам не будет добрее
Зверь-хамсин у ворот Элиотта!”

Так и вышло, когда всё забылось,
Когда золото бренькало в трюме
И когда, отоварившись, быдло
Усмирённо ходило по струнке,
Пыльный демон - хамсин из Суэца
Прилетел и, срывая рангоут,
Даже море заставил нагреться
Черный флаг разорвал и торговый,

И вблизи серых скал Элиотта
Якорь цепью волок, не цепляя,
И крепленье ослабилось грота
И инфаркт поразил попугая...
Не успели срубить эту мачту
И под глыбой последнего вала
Он смотрел не мигая, не плача,
На объятья раскрывшие скалы...